Феофил и Мария
Когда Христова церковь, как невестаПред свадьбой, убиралась в лепоту,
И риз неопалимых, что асбеста
Надежнее в день судный, чистоту
Стал каждый ткать, дабы во слове многой
Грядущему последовать Христу:
Обычай верных был — лептой убогой
Ему святить любовь земную в дар,
В супружестве искусом воли строгой
Порабощать плотских прельщений жар —
И, девство соблюдя на брачном ложе,
Таить в миру мирских плененье чар.
И вера та ж, и рвенье было то же
У юных двух; содружеством отцов
Помолвлены съизмлада, — «Вечный Боже,» —
Молились оба, — «ангельских венцов
Нам порознь не подъять; покрой же вместе
Двоих одною схимой чернецов».
И рассудилось вкупе им, невесте
И жениху, сходить в недальний скит
И тайный дать обет в священном месте.
В путь вышли рано. Белый зной томит.
Меж кипарисов, в ложе саркофага,
Окован гулким камнем, ключ гремит.
На мраморе печать Господня стяга
Среди крылатых гениев и лоз;
В янтарных отсветах дробится влага.
Над ней лик Девы, и венок из роз.
Две горлицы по краю водоема
Плескаются. Поодаль стадо коз.
Как золотая сеть — над всем истома.
На две тропы тропа разделена,
Приведшая паломников из дома.
Молитвою немой поглощена
Мария. Феофил возносит Ave.
Испить от светлых струй встает она.
Не сон ли сердца видят очи въяве?
Вспорхнули птицы... падают цветы:
Пред ним она, — в живой и новой славе.
Не Ты ль убранством нежной красоты
Одела, Дева-Мать, его подругу?
Своим венком ее венчала Ты!
И юноше, как брату и супругу,
Она кладет на кудри свой убор...
Глубоко в очи глянули друг другу,
И новое прочел во взоре взор...
Склоняются, потупясь, на колена,
Но в сердце новый слышат приговор.
Псалмы лепечут... Прелестию плена
Греховного их мысль обольщена;
И тают словеса, как в море пена,
А помыслы, как темная волна,
Стремятся вдаль, мятежась и тоскуя,
И грудь унылой смутой стеснена.
Уж обменить не смеют поцелуя,
Пречистой робко розы отдают
И согласуют робко «Аллилуя».
И молча в путь, без отдыха, идут
Крутой тропой: зовет их скит нагорный,
Спасаемых спасительный приют.
Где над ущельем дуб нагнулся черный,
У врат пещеры старец предстоит
Немой чете, суду его покорной.
Им укрепиться пищею велит;
Пшеном и медом потчует янтарным
И влагой родниковою поит.
Когда ж молитвословьем благодарным
Скончали гости трапезу, медвян
Стал солнца низкий свет, и златозарным
Иконостасом, нежно осиян,
Простерся белый скит над синим долом;
И речь повел, кто был им свыше дан
В предстатели пред Божиим престолом,
Дабы, за них прияв ответ, елей
Пролить в их грудь, смятенную расколом.
«О чада!» говорил он: «что милей
Отцу Любви, чем двух сердец слиянье?
Что пламени двусветлого светлей?
Пречистая Сама им одеянье
Соткет—единый свадебный виссон.
Единым будет их в раю сиянье.
Мужайтеся! Мимоидет, как сон,
Земная радость и земная мука,
И неизбежная страда времен.
Зане, о дети, здесь любовь — разлука,
А там — союз; и за небесный плод
Болезненность земных родов — порука.
Идущих на закат иль на восход,
Не то же ль солнце вас догонит вскоре —
Иль поздно встретит, встав на небосвод?
Смесится ль кровь, замкнется ли в затворе
От милой плоти алчущая плоть, —
Ах, суд один в двуликом приговоре!
Хотите ль смерти жало побороть, —
Гасите жала огненные тела!
С крылатых плеч, как ветхая милоть,
Темница разделенья, у предела,
Запретного очам, должна упасть:
Блажен, кого Христова плоть одела.
Но тот приемлет смерть, кто принял страсть;
Отяготела над его лучами
Сырой земли, родительницы, власть.
Разлучница таится за плечами
Супругов, обручившихся земле,
И сторожит их страстными ночами,
И похищает одного во мгле.
Кто в тленье сеет, в тленьи тот и в смраде
Прозябнуть должен. Мир лежит во зле.
Духовному в духовном вертограде
Зачатие от Слова суждено;
Но перстный да не мыслит о награде.
Не оживет, коль не умрет, зерно.
Земли лобзайте лоно! Ей вы милы,
Единого из вас возьмет оно.
Иль в смертный час, избегших льстивой силы,
Впервые сочетает и вполне, —
Разлуку предваривших до могилы.
Свободны вы. В сердечной глубине
Ваш темный жребий. В эту ночь вигилью
Со мной творите. Весть придет во сне».
И с головой покрыв эпитрахилью
Трепещущих, наставник возгласил:
«Ты, кто слиял Израиля с Рахилью,
Дай смертным помощь благодатных сил,
Небесный Отче! Жертвенною кровью
Свой вертоград, Христе, Ты оросил:
Любовь их укрепи Твоей любовью
И жертве правой, Агнец, научи!
Склонись, о Дух Святый, ко славословью
Сердец горящих, и Твои лучи
Да озарят путь верный ко спасенью
Стоящим у распутья в сей ночи.
Ты любящим, объятым смертной сенью,
Сам, Господи, благовестил обет:
Все приобщимся в теле воскресенью».
Заутра, чуть скользнул в апсиду свет,
Коленопреклоненных разбудила
Речь старца: «Дайте, чада, свой ответ».
Еще дремота нудит Феофила
Прильнуть челом ко льду старинных плит;
Но за руку Мария выводила
Его из тесной церкви. День пролит
С лазури в атриум; и розовеет,
В углу, колонны серый монолит.
Благоуханной свежестию веет
Нагорный воздух. Стоя голубей,
Как снег в заре, по архитраву рдеет.
Слиян с их воркованьем плеск зыбей,
Лепечущих в ограде водоема,
У ног Владычицы Семи Скорбей.
Там, на пустом дворе Господня дома,
Склонилося Мария но траву,
Как бы вселеньем некиим влекома;
И к росной зелени прижав главу,
Сырую землю так лобзала нежно,
Как будто мать узрела наяву.
За нею спутник, помолясь прилежно,
На луг поник и персть облобызал.
И встали вместе, глядя безмятежно
На старца взором светлым. И сказал
Монаху Феофил: «Дорогу, авва,
Всевышний нам согласно указал.
Его да будет слава и держава!
Приемлем на земле Его закон,
И не умалим матернего права.
Я на молитве задремал, и сон
Мне снился дивный! Будто голубые
Покинув воды, в зеркальный затон
Заплыли мы в ладье. Струи живые —
Бездонная прозрачность. Из челна
Цветы берем прибрежные. Мария —
Вдруг уронила розу. Глубина
Ее не отдает. И дале, дале
Тонула роза: нет затону дна.
Тонула — и росла в живом кристалле,
И светит солнцем алым из глубин.
Мария сходит, в белом покрывале,
В текучий блеск — достать небесный крин,
Как некий дух по лестнице эфирной, —
Все дале, дале... Я в челне — один.
Глубоко подо мной, во мгле сафирной,
Как пурпур — солнце несказанных недр;
А сверху слышу пенье братьи клирной:
Прям на горе, стреми, ливанский кедр,
В лазурь широколиственные сени,
А корни в ночь; и будь, как Матерь, щедр!
И голос, авва, твой: Когда колени
Склонит Мария наземь, припади
К земле ты сам, и смело на ступени,
Ведущие в чертог ее, сойди!
С ней браком сочетайся и могилой, —
И солнце обретешь в ее груди».
Тогда Мария молвила: «Все милый
Тебе и за меня сказал. Аминь!
На утро сонный облак быстрой силой
Мой дух объял. Струился воздух, синь, —
И вод хрусталь синел. Девичьи руки
Ко мне тянулись. — Скинь же, слышу, скинь
Венок из роз, — возьми нарцисс разлуки —
Дай розы нам... — Роняла я с венка
За розой розу — усладить их муки.
Все раздала... И, как свирель, звонка,
Мольба ребенка, мнится, — долетела:
«Дай мне со дна ту розу»... Глубока
Была вода. Но я ступить посмела
В эфир текучий; и по сонму вод
Все дале, дале я —не шла, летела
За дивной розой. А она растет,
Живое солнце влажных недр. И мнится —
Спешить должна я: милый в лодке ждет.
Но рдяный свет алеет и дробится
В прозрачной влаге, и моя стопа
Невольно к очагу его стремится.
Что было после, — как мне знать? Слепа:
Я обмерла у темного порога
Пречистой Розы. Кончилась тропа,
До двери доструилася чертога.
Лежала я на целинах земли,
Где Роза недоступная — у Бога.
Меня позвал ты... Отче, не могли
Мы вознестись к небесному воскрылью:
В союзе тел нам смерть приять вели».
Вновь старец их одел эпитрахилью
И, разрешив грехи, благовестил
Готовиться к блаженному усилью
Бессмертной Вечери; сам причастил
Святых Даров и, бремя сняв печалей,
С благословеньем светлых отпустил. —
Вина, веселий и своеначалий
И навиих гостин пришла пора —
Дни майской розы, праздники Розалий.
Несут невеста и жених с утра
На кладбище цветочные корзины;
Погасло солнце — хоровод, игра,
Семейный пир в венках. Уж в домовины
Живые шлют гостей. Приспел конец
Веснянкам. У невесты вечерины:
Идти заутра деве под венец.
Венцами две хмельных лозы согнуты
И белой повиты волной овец, —
И в храме на чела легли. Задуты
Светильники; лишь в свадебный покой
Дан факел. Двери за четой примкнуты.
Какая мощь пахучая, какой
Избыток роз в опочивальне душной!
Желаний новых негой и тоской
Они болеют. Тению воздушной
Меж ними та, что накликал монах;
Но все равно душе, всему послушной.
Им кажется, что в дальних, ранних снах
Себя Мариею и Феофилом
Они встречали. В пурпурных волнах
Ведется ныне челн чужим кормилом.
Скупая грудь рассеклась и приют
Неведомым открыла, многим силам.
Друг друга знают, и не узнают;
Но тем жадней друг друга вожделеют, —
Как будто в них из брачной чаши пьют
Мирьяды разлученных душ... Хмелеют
Забвением и, вспоминая вновь
Любимый лик иль имя, веселеют
Разгадкой нежной. Но глухая кровь,
Как вал пучин, покроет их и смоет
С души безумной кроткую любовь,
И вдаль умчит, и на зыбях покоит,
Безликих, слитых с пеною морей;
То разлучит в две силы, то удвоит,
Смесив в одну; то в яростных зверей
Их обратит, и гнев вдохнет в их голод, —
А запах роз все гуще, все острей...
Так два венца ковал, свергаясь, молот.
Мария спит. Встал с ложа Феофил
И вышел в предрассветный, росный холод.
Кто мужеский состав в нем укрепил?
Впервые тело — плоть, и остов — кости,
А жилы — жизнь и радость новых сил.
Босой, идет, пути не видя. Гости
Скользят окрест в подземные дома...
И сам озрелся на родном погосте.
Как вырез — чащи кипарисной тьма
По золоту. Рассыпалась уныло
На мрамор ели темной бахрома.
Грудь замерла, и развернула крыла
Душа, о тех возжегшися мольбой,
За кем чертог свой Мать-Земля закрыла.
Пред ним — Мария, в дымке голубой,
И молвит, в белую одета столу:
«Все розы разроняла я с тобой,
«О Феофил! пусти за розой долу».
И сходит в голубеющий кристалл,
Разверзшийся по тайному глаголу.
Прозрачным взору сад могильный стал,
И просквозила персть — пучиной света
Зыбучего. На дне рубин блистал,
Святая Роза Нового Завета, —
Как Пасха красная ночных глубин,
Как светоч свадебный Господня лета!
Но меч златой восставший исполин
Меж ними бездной розы простирает —
И Феофил в златом челне один...
Опомнился... Гробницы спят. Играет
На небе солнце... Сладостной тоской
И вещей болью сердце замирает.
Спешит из царства мертвых в мир людской:
Еще ли нежит мглою благовонной
Дрему любимой свадебный покой?
Еще ль... Напев он слышит похоронный,
Плач и смятенье в доме... Умерла...
Вы, розы, выпили дыханье сонной!
Свершилось. Громким голосом «Хвала
Владыке в вышних» — он воспел и с гимном
Из дома вышел, вышел из села. —
Посхимился в скиту гостеприимном
Брат Феофил. Потом в пещерах скал
Уединенным затаился скимном.
Но и под спудом пламенник сверкал
Подвижнической славой. Некий инок
Отшельника сурового взыскал,
Что с князем мира долгий поединок
Вел в дебрях горных. В оную пору
Справлялись дни веселий и поминок,
Розалии весенние, в миру.
И пришлецу помог пустынножитель,
И дал ночлег близ кельи ввечеру.
Проснулся ночью темной посетитель,
Прислушался — мечта ль пленяет слух?
Канон созвучный огласил обитель.
Раздельно внемлет инок пенью двух.
Кто с мужеским глас женский согласует?
Жена ль в пещере — иль певучий дух?
Он знаменьем Христовым знаменует
Себя и мрак окрест. Чу, снова стих
Молитвенный два голоса связует...
И с отзвуком таинственным затих...
Но слышатся из недр глубокой кельи
Шаги, и речь, и тихий плач двоих...
Охвачен ужасом, в ночном ущельи
Тропу скользящим посохом чернец
Нащупать хочет. А за ним, в весельи
Ликующем, как благостный гонец,
Из каменного склепа гимн пасхальный
Доносится... Нисходит с круч беглец,
Сомнением смятенный, как опальный
Святынь изгнанник. Скорбь его томит,
Мятежный гнев, и страх первоначальный.
Взыграло солнце. Жаркое, стремит
Свой путь к притину... В ложе саркофага,
Меж древних кипарисов, ключ гремит.
На гробе Агнец держит древко стяга
Среди крылатых гениев и лоз;
В янтарных отсветах дробится влага;
Над ней лик Девы, и венок из роз.
Как золотая сеть над всем истома.
Молитвенно склоненный, даром слез
Утешен путник. К чаше водоема
Две горлицы слетелись... И долит
Усталого полуденная дрема.
Эфир безбрежно-голубой пролит
Пред сонными очами. Голос струнный
Ему воззреть и весть приять велит.
Два лика спящий видит. Схимник в юной
Красе — как солнце. Подле — лик жены
Из-под фаты мерцает славой лунной.
Пожаром роз они окружены,
И крест меж них горит лучами злата;
И в якорь их стопы водружены —
Из серебра, и меди, и агата.
И крестный корень — якорь; ствол же — меч;
Их разделяет лезвие булата.
И слышит спящий их двойную речь:
«Нас сочетавший нас и разлучает,
Пока на дно не может якорь лечь.
«Но кто укоренился, обручает
С луною солнце. Ныне в глубинах
Златая цепь блаженных нас качает.
«Когда ж в земных увязнет целинах
Двузубец тяжкий, меч мы приподымем:
Ладья златая ждет нас на волнах.
«В Христовом теле плотью плоть обымем,
И будем меч один в ножнах однех,
И имя в Нем единое приимем.
«Имеющий Невесту есть Жених.
Мариею и Феофилом в мире
Вы знали верных. Радуйтесь за них!» —
И потонули в сладостном эфире...
Лицом земли сквозит святая синь;
И в путь идет смиренный инок в мире.
Отцу Любви хвала в веках. Аминь.